я не грущу нет, что ты ни в коем случае, никогда, отмахиваюсь поганной метлой от того что может случится в моей голове. я скучаю, но не грущу. от маятника мне переодически плохо и хочется бежать сломя голову куда угодно к кому угодно, лишь бы не помнить что ты умеешь молчать слезами. в носу уже нет родного запаха, свежего иногда терпкого иногда домашнего такого уютного, моего от и до. твой выбор во мне раз и навсегда, мой неопределен и кажется никогда не будет с точностью решен, если только за меня. я бы просила прощения стоя на колянях да хоть на горячих гвоздях, если бы только знала, что вот вот сейчас ты спустишься и простишь меня глупую, отпустишь с легким сердцем и скажешь -приходи когда захочешь. эгоизм чистой воды. но ведь каждой девочке нужно знать, что есть куда бежать и за кого спрятаться… об одном прошу-не пугай меня своей грустью

ну так может кто-нибудь расскажет простым рабочим что таки было на студблог блабла??

пока он спал, вороны растаскали всю еду, когда он проснется ему на завтрак останется лишь разорванный черный пакет, обычный черный пакет за два рубля штука. Весь хлеб с крошками достался птицам, неблагородным и даже совсем невежливым. Он встанет, оденет старое пальто, перевяжет веревкой развалившийся ботинок, и насвистывая неизвестную ни мне, ни кому-нибудь другому мелодию ( кажется эта колыбельная, что пела ему мать, когда он спал в деревянной люльке и по всей стране вырубили электричество), пойдет по нечищеной дороге прямо.
На улице минус тридцать, под  рваными, перевязанными бечевкой  ботинками скрипит снег- «у снежинок ломаются кости»- говорил он пробегающему мимо псу, моему псу. Мой пес до одури в глазах боится этого странного, нечеловеческого вида ЕГО. жмется к моим ногам, хотя запросто может перекусить его пополам своей огромной мохнатой пастью.
Доходит до ларька и терпеливо ждет пока кто-нибудь, не даст ему кусок хлеба, неполную бутылку воды, огрызок яблока, что-нибудь съестное, чем можно притупить боль в желудке, забыть о ней, пойти обратно и продолжить выводить мазками пальцев картины на снегу. Скоро его будут печатать, скоро его признают, когда он перейдет в другую деревню, мы будем вспоминать его и спрашивать «а где тот ОН что в рваных ботинках, тот которого боялся анин пес, ну тот, помните, что писал на снегу картины?». Он будет для нас как Довлатов, простым, своим, как правая рука таким же привычным, неоцененным -уцененным нашими стереотипами, мы сгоним его в яму, а потом когда он начнет гнить, начнем выкапывать его картины из снега и вывозить в Лувр.
Когда до моего пса доходит философские высказывания Ницше, он воет волком с того сугроба, что я накидала с крыши. Когда очередная девочка, начитавшись Коэльо, машет перед его носом книжонкой в тонкой обложке, он кусает ее за запястья, и я не оттаскиваю его, как бы эта глупая девка не орала, ты скажешь что у каждого своя правда и своя философия, я тку тебя носом в картины того, кого боялся мой пес, ты притихнешь и уйдешь докапывать колодец, который стоит на твоем огороде с прошлого лета.

«Где ты?» — Стоит на рассылке телефона, -«Мне плохо где ты?». Шаблоны и рассылка обычного мобильника. По обе стороны: плохое настроение, алкогольная зависимость и сарабанда Генделя.

Будда похоронил свои чувства между скрещенных ног, пропустил сквозь кольцо двух пальцев на конце обеих рук. Умиротворенно закрыл глаза и перестал рассылать спамом это обезумевшее «где ты».

Быть студентом у самого Будды, слушать его лекции в режиме «бюджет» невозможно. Либо ты платишь минутами, которыми дышишь, либо не мудришь с Великим вообще. И даже чаю не попьешь с ним на кафедре зрелости. Пропуск заказан для тех, кто жадничает своим временем. Я б отдала пару месяцев, для прослушки пары лекций о мудрости и практических занятий о том, как в корне задушить любвеобильность и легкомыслие. Жаль только в сбербанке не выдают кредиты, для безработных, для очумелых и сумасшедших, для безудержных любителей похоти.

в твоих коротких электронных письмах, три буквы моего имени звучат так по весеннему, что кажется моя печень вот- вот забудет, что она старая алкоголичка и начнет функционировать правильно, как у ребенка. я хочу знать секрет, отчего пальцы второпях жмут зеленую кнопку телефона и firefox упорно не хочет обновлять страницу?

где-то на задворках памяти, мама звала меня обедать, протяжно, звучно, тепло и вкусно-Аняяяяяяяяя, растягивая эту самую «я», певуче, как будто вот только что вышла их кружка самодеятельности по пению. у тебя выходит еще лучше, хотя что может быть лучше маминого певучего «я»? а у тебя как то выходит, а это всего лишь буквы в телефоне, интернете и где-то еще, может на заборе? там где раньше писали, что Цой жив? и рядом с хрипотой советского союза, такие три буквы, но совсем даже не на «Х».я была бы довольна, как мартовский кот, мохнатому пузу которого перепало три кошки разом.

в радужных по ночам, когда особо Морфей приходит на чашку чая, твои пальцы от шеи вдоль позвоночника к ключице вниз, делают круг к животу возвращаются обратно к шее, на самом деле это тот самый проказник Морфей водит кисточкой по моему сонному телу, а я наивная и по девичьи глупая думаю, что твои пальцы. и может даже к лучшему, что целовать тебя можно только на улице в мороз, на остановках, переулках, в метро, в трамвае, когда все бабульки вот- вот попадают в обморок, я почему то кроме твоих губ ничего не вижу, так же как и не слышу ничего -только как ты дышишь. ия знаю как ты сопишь. не в стиле, не к месту, но вот просто знаю КАК ты сопишь.

меня окружает рождество, белые сугробы и звездное небо в шесть утра. среди ночи смс в панике, я может быть облила кипятком, чьи то ноги и во сне не заметила, в том же сне одно мое имя из трех коротких звуков, в твоем исполнении поют мне колыбельные, я сплю с ангелами, исключительно по твоему желанию. хотя на самом деле я сплю с мамой, пойду разбужу ее и скажу, что она ангелЫ, и у нее по всей спине разрослись крылья, как сорняки на грядках. и пожалуй самое главное, во всей это зимней сахалинской сказке, не переделать небо из высокого в низкое, и не поставить дворы колодцами, там где раньше стояли качели. пока море спит под слоем снега, я тихо улыбаюсь, твоим буквам.

Пока тебя нет я курю на кухне, тихонько сбрасывая пепел в старую рюмку. Ты ругаешься на меня, прикрыв мат зажатым ртом с таким звуком нервным… хрррр… а я ну ничего не могу с собой поделать-чашка кофе-сигарета, стакан виски-кола опять же с сигаретой на закуску, я б во сне наверное курила если б мне было удобно.

Ночью я живу на балконе с книжкой, потому что ты спишь. Пока тебя нет я ругаюсь матом, с выражением и к месту, звучно и можно сказать что красиво. Когда ты есть я молчу, ибо не дай бог вылетит жаба из моего рта...

Когда тебя нет я ем селедку под шубой купленную в окее, то что ты называешь падалью съедается мной в пять секунд. Когда ты есть я варю борщи, наваристые с чесночным душком.

Когда тебя нет я валяюсь на диване с нечищеными зубами и жезлом власти над телевизором рассматривая все тупые программы дня. Когда ты рядом я не смотрю ящик, я с умным видом читаю книги.

Когда тебя нет я груба, неотесанна, по мальчишески вальяжная, отвратительная, когда ты есть я кот.

Все сливается в одно когда ты есть все минусы в плюсы, хотя на самом деля я получаюсь двухсторонняя, ты как будто купил арбуз на сенном рынке, с одной стороны сладкий, с другой начинающий гнить.

отте беда скажу я, вдалбливая бычок в рюмку, проветривая мимоходом кухню, когда слышу твои шаги на лестнице.

человек говно, через дефис. не патриот своей страны и сорокоградусной, принимающий помощь от профи, вместо того чтоб говорить друзьям как оно не ставить себя рядом ни с кем, рассказывать им обо мне и какое это хамсто эта Баенкевич, и как она так могла, такая наглая что не хватает матерных слов. у меня зависимость и я лечусь от нее всем чем только можно. лечусь плохим словом о тебе, плохой мыслью, сорок раз представить тебя с мусорным ведром на голове не проблема, проблема что ты слишком мил даже с ним на черепной коробке.

море лечит от зависимости, песок сам закопает мои наркотики о тебе в себя, и пожалуй я забуду, что значат для меня твои прикосновения. есть у меня кусок рая, и я буду в нем, пока ты посещаешь врачей рассказывая им обо мне, я расскажу чайкам как херово оно скучать по такому говну как ты.у меня клин клином вышебло мозги, и нам и мне и тебе стоит лечиться, но меня лечит кусок земли, а тебя, дурака, врачи. и не оставлю свои попытки в желании поблевать на твоих поминках, когда твои друзья будут рассказывать каким хорошим другом ты им был.

поле боя на пересечении улиц, тут когда-то немцы сбрасывали бомбы, на голодных людей, пожирающих все вплоть до себе подобных и клея. осколок одной немецкой до сих пор лежит у арки, напротив продуктового, я не захожу за него, там дальше начинается война, там дальше правит сам дьявол, там дальше за этим осколком, ад сожжет мои колени и я упаду, именно поэтому, я ворочу нос от той стороны улицы, через перекресток, и бегом бегу от метро ближе ближе, и не дай бог на моем пути встретиться кто-то с той стороны.

война была бы страшной, если б я сама ее не развязала, если б не отсылала письмо внукам Гитлера и не натравливала бы на них правнуков Сталина, всё вышло так как и не ожидала, с воем сирен, кровавыми боями. теперь мое пересечение центральных улиц, для меня же и заблокированно, заминированно, хода туда нет больше.

я уже ползала с белым флагом, вдоль осколков, вдоль развалин старых домов, но по ту сторону сочли меня негожей для прощенья. я не зла, и даже не плачу, каждое утро подметаю свою сторону и плюю на чужую, замахиваюсь метлой на свое прошлое, прошедшее, вмеру счастливое, и повязывая белый платок, махаю рукой, не вы первые не вы последние, и я больше не хочу войны, я хочу жить следующим часом, не оглядываясь на ваши осколки, что вы так любезно оставили на моем перекрестке, и в следующий раз я пойду к метро кругом. 

эти пальцы вызвали восторг моих плечей завтрашней ночью, тоньше моих, как у пианиста. эти тонкие пальцы вызвали восторг моей груди, ровно через неделю, как я проплакала все свои соленные до конца. руки не могут быть нежными, как оказалась- могут, и обнимать меня так, как только я могу, «удивительно» — шептали мне извилины в мозгу -«удивительно, как прекрасно ощущать на себе такие нежные нежности». и как бы не хотели ноги зажать ваше тело в углу, как бы не просили ногти вашей спины, как бы не кусали зубы вашу шею, было столь прекрасно тепло и нежно, что моя жестокость убежала на задний двор и тихо скулила там, скучая по вашим ударам пяткой в грудь.
на этой цветастой простынке была революция, вот буквально, совсем недавно, кажется час назад, но в прошлом году в позапрошлом месяце, помню голова боролась с сердцем, бойня была страшная, до сих пор вкушаю вкус крови со своей подушки. и после этих настырных, порою жестоких, таких понимающих, вдруг откуда-то появились эти нежные, тонкие, удивительно тонкие, но такие непривычные.

привет. я с тобой по ночам переписываюсь. днем бывает. у тебя еще скайп не работает на видио и я порой страдаю от этого, потому, что переписываться это  так муторно, но буквами я могу выложить все что угодно, звуками так виртуозно у меня не получается.
ты любишь меня- я тебя. честно, вот так просто, не смотря на разницу времени, киллометрами, городами  и однообразием полов. ты мое чудо, что подарил мне кто-то сверху, привев мне «возьми Анечка, порой ты бываешь хорошей девочкой». и сколько ж раз мне нужно сказать «спасибо»?
говорят что с возрастом друзей становится все меньше, какая чушь. я не могу распланировать свое время, дабы совместить работу и встречи- встречи, я скучаю по каждому, спустя неделю после. вас так много, а я такая одна на вас на всех мои мушкитеры..
вас со всей Росиии собрал Питер и подарил мне, но кое-кого оставил в Москве. Не любить меня невозможно, посиму мы дружно улыбаемся в баре за чашкой, когда я рассказываю о ком-то кто глубже во мне, а я у него где-то на задем дворе. вы мое все, я ваше неадекватное, когда мне плохо я читаю строки «со мною братья, за нами правда.»

откуда ты знаешь, может быть столб или пень тоже хочет цвести? откуда ты можешь знать, зачем на стачек спилили к чертовой матери все тополя и оставили только стволы? куда теперь этим стволам без веток как ты думаешь? и вот стоит это уродство,  а на самом то деле пусть бы цвел себе на здоровье, верил в лучшее, а мы бы ходили чихали, проклинали бы власть вплоть до пятого колена. мы ведь такие, сегодня злые завтра не очень, сегодня в море завтра песочек.
сегодня любим, завтра разлюбим, ведь все просто как два пальца прищемленых, в туалете, по теории малахова. я тебя вчера любила, ну допустим, а сегодня ты надоел мне, ты вчерашний борщ без сметаны да к тому же еще и холодный, а я не люблю холодные супы. откуда ты мог знать, что у меня все так просто? я ведь тебе не рассказывала, секретница, врунья, сговорщица с самим дьяволом.
я разлюбила тебя сегодня, когда в очередной раз считала ступени в метро, потом сидя в полупустующем вогоне перечитывала старые письма, вот оно то самое пятое ноября, когда пришло ко мне снисхождение, нежность и что-то еще, кажется пятого, в ночь с четвертого на пятое я была абсолютно и безоговорочно счастлива. занесу эту полуночь в календарь и закрашу красным цветом, у меня будет выходной с того самого ноября.
откуда ты мог знать? что тот месяц, который привел меня к тебе, от тебя же и уведет? я тоже не знала, клянусь, честное слово!
а я скажу тебе всего лишь одно, человек свинья неблагодарная, с памятью как у скелозной старухе, помнишь как я убивалась до лета в мае? помнишь как до мая в сентябре, когда чужие локти пахли тортиками? помнишь как до сентября по весне, чужие плечи свели меня с ума, ровно на три места вперед к сердцу.я все забыла, все те клятвы, шепотом ворчащие словечки, на которые давно пора наложить вето, слезы, сопли в подушку ночами, вечерами, песни грустные попсовые, да как же мне не стыдно боже боже!!! и кажется, что вот он вот! вот мой последний, вечный не мой, надкусанный но не съеденный, блажь моя боль мазохиста. устала песни о тебе петь, ты всего лишь следующая ступень к развитию моих сверх способностей любить больше двух. уговариваю себя уговариваю, прочь-прочь   . 

" я влюбилось в тебя" -бурчало пьяное чудовище, сидя на горе грязной посуды, «я влюбилась в тебя, а тебе пох*й». выдавило из себя в последний раз и свалилось в раковину, разбив пару тройку тарелок и кружек, вопило что-то, матерное, нецензурное, про мать его, мою, твою, битую к счастью посуду, бегало туда сюда по квартире и кажется думать забыло, что влюбленно. объект обожания, краснел, бледнел, тихо пил виски с колой, воровал из моего бокала лед, поливал дерево, тыкал сыну соской в лоб, и пытался следить за невмеру разбещевавшимся чудовишем. и не нужно оно ему и не хочется и не любиться, но как в любом другом, эгоизм стоит над всем что есть в голове.

хозяйский пес тоскал мне тапочки, приносил лед из холодильника, лимон с магазина, услужливо подливал колу в стакан с дешевым поилом, делал все то возможное, что б только я не слышала воплей чудовища про любовь. я окончательно опьянев, рассказывала псу с котом страшную историю о том, что с каждым днем все сложнее и сложнее говорить человеку «люблю» и как я завидую чудовищу, которое вот так просто, для всех и вроде не для кого, для него одного, что тычет сыну соской в лоб. тяжко врать, терпеть все то романтично слюнявое что совершенно не переносимо,. пес молча вилял хвостом и слушал мои бредни, в то время как меня несло все дальше и дальше в самые дебри потыйных секретов. я знаю, зенаю что все это неизбежно неизбежноооо прорвется… перерастет от монатонного постукивания пальцами по клаве, до воплей у забора, о моей к тебе нежности, о том, что я хочу быть глупо счастлива хотя бы одну недельку. подари мне недельку… подари неделечку — пьяным шепотом говорила я псу в ухо, обняв его как родного, он стиснул зубы и терпел, прям как мой, только мохнатей.